CITTADIPUCCINI.RU
ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОРТАЛ О ГОРОДЕ И ЛЮДЯХ
RU/IT

 
 
 
 

что посмотреть

 
 

"Исполнительство - это не демонстрация твоих способностей и не элемент шоу. Это образ жизни, образ мысли, ... абсолютное и каждый раз вновь рождающееся искусство - музыка, посредством живой материи - звука"

Роберто Джордано

***

Концерт, который Роберто Джордано дал в Лукке два года назад, потряс меня настолько, что вернувшись с него, я сразу же решила написать об этом музыкальном событии. Манера исполнения этого пианиста напомнила мне интерпретации величайших российских музыкантов. Как выяснилось позже, не случайно. Джордано учился у русских педагогов.

Несколько дней спустя после публикации своих впечатлений о концерте, неожиданно для себя я получила письмо со словами благодарности от супруги Роберто, синьоры Эмануэлы. Меня чрезвычайно тронула ее любезность. Благодаря судьбе, Эмануэле и моей безграничной любви к классической музыке, в этот раз мне посчастливилось лично познакомиться с одним из моих, теперь уже любимых, итальянских исполнителей.

В жизни не так много по-настоящему незабываемых встреч. Роберто оказался тем человеком, знакомство с которым обогатило мою жизнь. Счастливы и удачливы те, кто имеет возможность общаться с ним ежедневно. Джордано - музыкант огромного дарования, внутренний мир которого настолько богат и многогранен, что делает каждое его выступление незабываемым для публики. Он один из тех исполнителей, кто не придает слишком большого значения себе в музыке, а ставит ее саму на первое место и дарит её своим слушателям.

Записывая это интервью, мы конечно же много говорили о музыке, жизни и культуре в целом. Роберто глубоко интеллигентный, легкий и очень приятный в общении человек. Двухчасовая беседа пролетела как одно мгновение и абсолютно все, о чем мы говорили, было чрезвычайно интересно и важно. Поэтому я представляю вашему вниманию полную версию нашего разговора, записанного на следующий день после его концерта в Лукке в июне 2014 года.

Пока существуют такие люди как Роберто Джордано, есть надежда увидеть однажды возрождение культуры, без которой у нас нет будущего. Я счастлива, что судьба подарила мне встречу с этим удивительным человеком и музыкантом.

***

Марина: Как и когда у тебя появился интерес к музыке?

Роберто: Поначалу музыка была для меня одним из детских развлечений. Моя мама в детстве обучалась игре на фортепиано. В доме моей бабушки, которая жила этажом ниже, было старенькое пианино. Его привезли из Америки по возвращении в Италию. Все домашние задания я делал быстро и каждый день с трех часов дня был уже свободен. Мама рано поняла, что я был достаточно музыкальным ребенком и однажды спросила меня: "Роберто, может быть ты хотел бы учиться игре на фортепиано или петь в хоре"? Я выбрал фортепиано, потому что оно давало мне свободу: только я и инструмент. К тому же, именно этот инструмент настолько многогранен, что способен вместить в себя целый оркестр. Так, в возрасте 6-7 лет я начал заниматься со своей мамой. C восьми брал уроки у преподавателя окончившего Консерваторию. С 11 до 16 лет был периодом учебы в самой Консерватории. А уже с 14 лет я начал обучаться еще и в Париже и позднее, с наивысшими баллами заочно окончил Консерваторию в Пезаро .

М: Легко ли тебе давалась учеба?

Р: Да, очень легко.

М: Ты учился с удовольствием?

Р: Сначала игра на фортепиано была для меня одним из детских развлечений. Я занимался музыкой и бежал играть с друзьями. А вот с 11 лет обучение стало моей жизнью. Едва закончив занятия в школе, я возвращался домой и садился за инструмент.

М: Тебе приходилось преодолевать себя?

Р: Нет, я никогда не ставил перед собой задачу заниматься три, четыре или пять часов. Я просто садился и играл, и мог провести за этим занятием весь день.

М: Как ты считаешь, в этом заслуга твоих родителей? Столь юному существу не так просто заставиться себя заниматься в течение длительного времени и иметь при этом уже вполне осознанную любовь к тому, что делаешь.

Р: Величайшая заслуга во всем этом моих родителей. Всем чего я достиг, я обязан им. Я благодарен им за то, что они открыли для меня мир музыки и прошли рядом весь мой путь становления как музыканта. Но страсть к музыке и фортепиано у меня врожденная. Она уже была во мне, как данность.

Я раскрыл в себе этот интерес сразу и именно поэтому, достаточно быстро выучивал произведения и даже сочинял собственные. Период с 11 лет стал наиболее трудным в моем становлении. Занятия с педагогами, выучивание новых музыкальных произведений, позволили мне расти и развиваться достаточно быстро. А с 18 лет, к уже имеющимся ежедневным занятиям, прибавилось еще и обучение в Имоле.

М: Сколько лет ты провел в Имоле?

Р: Я проучился здесь 7 лет. Музыкальная Академия в Имоле особенная. В год моего поступления был очень большой конкурс. Из 60 кандидатов выбрали лишь двоих и, чтобы поступить, необходимо было сдать экзамены.
Академия так устроена, что позднее, когда ты начинаешь выигрывать конкурсы, выступать, при желании ты можешь оставаться в ней и продолжать совершенствовать свое мастерство. Я же завершил свое обучение в 2007 году.

М: Кто принял решение участвовать в знаменитом конкурсе Королевы Елизаветы в Бельгии? Это был единственный конкурс в твоей жизни или были еще и другие?

Р: Это решение я принял сам. Но сначала был Международный Конкурс Ферруччо Бузони. На тот момент я уже учился в академии в Имоле, где мое решение не приняли всерьез. Я только поступил и был еще очень молод. Остальные участники конкурса уже обучались в Академии на протяжении нескольких лет. Мои педагоги не особенно верили в мой успех, но все же были не против того, чтобы я попробовал. К конкурсу я подготовился практически самостоятельно. В финал вышли два участника: Александр Романовский и я. Дойти до финала я не надеялся и поэтому плохо подготовился к заключительной части конкурса, в которой требовалось исполнять музыкальное произведение в течении часа. Я играл тогда сонату Рахманинова и внезапно забыл один музыкальный фрагмент. Таким образом я оказался лишь седьмым, в то время как премии получили первые шесть лауреатов. В конкурсе победил Александр Романовский. Но уже тогда, в Имоле, на меня обратили внимание. В этот год я принял решение участвовать в следующем конкурсе Бузони, но подготовиться к нему как следует. На следующий год конкурс проходил в два этапа и в течении двух лет. В течение первого года проводилась первая часть состязания, а те участники, которые преодолевали её, затем играли на Фестивале Бузони. Сам же финал проходил уже на следующий год.

Я успешно прошел первый отборочный тур, вышел в финал, сыграл на фестивале и в августе следующего 2003 года должен был принимать участие в финале конкурса. Но в мае того же года проходил Конкурс Королевы Елизаветы в Бельгии. К моему решению поучаствовать и в этом состязании, мои педагоги также отнеслись скептически. Среди участников снова был Александр Романовский, а также многие, уже известные и победившие на Конкурсе Чайковского и в Сантандере, исполнители. Но в финале, вытеснив именитых конкурентов, из европейских кандидатов остались тогда только я и Северин фон Эккардштайн. Все остальные участники были из Азии, Америки и России. И вновь, в Имоле удивились моим успехам.

Конкурс Королевы Елизаветы явился для меня мощнейшей проверкой на прочность. Принять в нем участие я хотел еще в 1998 году, до поступления в Академию в Имоле. С 1998 по 2003 я усердно к нему готовился, принимая участие в различных музыкальных состязаниях, давая концерты и подготавливая таким образом репертуар предстоящего конкурса. Преодолев первый этап, я тогда сказал себе: "Сейчас на сцене я должен играть как победитель. Я должен играть так, как если бы попал в первую шестерку". Я знал, что было не столь важно получить именно первую премию, но без сомнения, я хотел войти в число первых шести призеров. Конкурс длился 40 дней и это было суровое испытание, в особенности для нервной системы, и я был доволен и счастлив тем, что получил четвертую премию.

М: Как ты считаешь, для музыканта важно участие в конкурсах? Что дал тебе этот опыт?

Р: Конкурс в Бельгии, безусловно, был очень важным для меня. Он изменил мою жизнь и именно с него началась моя карьера музыканта. Однако, важно уметь правильно использовать эту возможность. Уже тогда я отчетливо понимал, что не хочу получить первую премию, поскольку груз ответственности и давление были слишком велики. Я понимал, что в самом начале карьеры все это легко могло разрушить меня, осознавал, что мне не нужна была жизнь обладателя первой премии. Мне хотелось стать призером для того, чтобы иметь возможность развиваться и строить мое будущее как музыканта. В этом было мое устремление. И получив четвертую премию, я четко осознавал, что с этого момента я должен был работать еще больше.

Конечно же, для музыканта участие в конкурсе - это замечательная возможность показать себя, проявить и заявить о себе. Так и произошло. После получения четвертой премии, количество предложенных мне концертов по всему миру было сравнимо с тем, что было предложено обладателю первой. Сразу же после конкурса у меня началась активная концертная жизнь, чуть ли не с ежедневными выступлениями в разных странах мирах: в Стамбуле, Китае, Японии, Соединенных Штатах. Но, на фоне всего этого разнообразия предложений, я старался не забывать, что конкурс мне был необходим для моего становления и профессионального роста.

Много раз мне приходилось отказываться от очень заманчивых предложений по той причине, что мне не нравился репертуар или на его подготовку было недостаточно времени. Я делал это сознательно, поскольку рисковал плохо исполнить произведение и это было бы не лучшей рекламой самому себе. Мне пришлось отказаться от исполнения "Концерта фа мажор для фортепиано с оркестром" Джорджа Гершвина с оркестром Санта Чечилии под управлением Жоржа Претра, поскольку этот композитор мне не нравится. Это были те предложения, которые в случае успеха возносят тебя на вершину, а в случае неудачи приводят к саморазрушению.

М: Но подобная житейская мудрость, в столь юном возрасте, это редкость. Часто молодым исполнителям очень трудно отказываться от заманчивых предложений, в особенности, когда они их получают в самом начале карьеры и хотят скорее стать знаменитыми, не будучи еще достаточно подготовленными.

Р: Я взял на вооружение пример других исполнителей, и видя их печальный опыт, говорил себе: "Нет, я так поступать не должен". И еще, я следовал советам более мудрых о опытных коллег, таких как Жозе Ван Дам, с которым мне посчастливилось работать. Я часто видел, как певцы, победившие на конкурсе Королевы Елизаветы ломали голоса, соглашаясь на все подряд роли, без учета соответствия их голосу и опыту. Я сразу понял, что это ошибочный путь.

В период отсутствия концертов, я часто задавал себе вопрос: "А правильно ли я поступил? Смогу ли я стать великим пианистом? Как знать?" В этом всегда было мое большое сомнение, но основное правило, которое я вынес еще с детских лет, было следующим: если я сыграю хорошо, на максимуме возможного, то без сомнения, не уйду в небытие. Кто-нибуть обязательно скажет: "Ты сыграл отлично, мне очень понравилось!" Кто-то обязательно оценит и скажет: "Браво! Для меня это было незабываемо!" Всегда найдется в зале тот, кто оценит мое исполнение и услышит то, что я хочу донести до публики, что хочу сказать.

Так было и на конкурсе. Я сказал себе: "Я должен отыграть этот конкурс, как концерт". И публика всегда была фантастической по отношению ко мне. Мне хотелось покорить её своей игрой и только её, не пытаясь привлечь к себе внимание какими-либо иными способами. На первом месте для меня всегда была и остается музыка. Герберт Фон Караян часто говорил Жозе Ван Даму, а он в свою очередь, повторял это мне: "Вы думайте лишь о том, как хорошо сыграть, а если вам за это еще и заплатят, тем лучше!" И это очень понятное объяснение того, каким должен быть музыкант. В наше время, к сожалению, это не так. Сейчас многие, прежде всего, думают об успехе, о деньгах и имидже, и лишь потом, может быть, и о музыке. Основное правило музыканта заключается в том, что ТЫ служишь музыке, а не она тебе.

Но проблема скорее не в исполнителях, а в агентах, рекламе, маркетинге, которые стоят за артистом. Это, действительно, большая проблема, потому что сейчас музыканты становятся медийными персонажами. Они были ими и раньше, с той лишь разницей, что раньше во главе всего ставилась музыка.

М: Это проблема не одной лишь Италии, не так ли?

Р: Основная проблема Италии - это бардак. А в остальном, это глобальная проблема. Понимаешь, такие персонажи как Ланг Ланг - это шоумены, не музыканты. По началу они замечательные исполнители, однако, со временем становятся кем-то иным. Я познакомился с Ланг Лангом, когда он был еще ребенком. Он удивительно играл, легко, просто и изыскано. Но публика все время ждет от тебя чего-то особенного и неординарного. Я думаю, что иногда, рекламные агенты и менеджеры направляют ее в сторону далекую от настоящего искусства и музыки. Когда-то пианиста оценивали по его способностям и таланту, потому что он был лучшим. Горовиц был интересен публике по причине его таланта, а не по тому что на нем было надето. Ты знал и понимал, что это был великий музыкант, а не только известная личность. Ценности были иными. Мне нужно было родиться лет 50 назад.

М: Как ты считаешь, почему так произошло? В той же опере публике постоянно предлагают так называемые "современные постановки", которые зачастую просто ужасны. Качество и искусство теперь отнюдь не на первом месте.

Р: На мой взгляд, причина в двух вещах: телевидении и появлении интернета. Если бы их не было, мы бы и сейчас имели ту публику и исполнителей, которые были 50 лет назад, но говорящих на современном языке, много более интересном. Это не означает, что я играю так, как это делали 50 лет назад. Я "говорю" современным языком. Однако, телевидение, интернет и современные технологии приучили слушателя к поверхностному восприятию. Но ведь этот процесс не сводится к примитивному прослушиванию произведения, без попытки понять и проникнуться. Это диалог музыканта со слушателями. Тем не менее, сегодня интернет и телевидение воспитывают пассивную публику, которая легко получает и ничего не дает взамен, и которая все время жаждет чего-то нового.

 

М: Как ты считаешь, возможно ли изменить сложившуюся ситуацию и воспитать думающую публику?

Р: Это очень не просто. Но нынешняя публика не вся одинаковая. Есть люди, которые, как и ты, идут на концерт для того, чтобы прожить эти мгновения вместе с музыкантом. Следовательно, думающая публика существует. Но, к сожалению, круг таких слушателей стал уже по сравнению с тем, как это было раньше. Те, кто ходят на выступления Ланг Ланга, редкие гости на моих концертах.

Не думаю, что в обозримом будущем что-то изменится. Мне кажется, что пройдет немало времени, прежде чем этот музыкальный рынок пресытиться всем тем, чем сейчас пытаются "накормить" публику. И вот когда это пресыщение произойдет, возможно, тогда и произойдут изменения к лучшему. Это эволюция, для которой требуются годы. Уверен, что я этого момента уже не застану.

М: Кто составляет программу твоих концертов?

Р: В основном это делаю я сам.

Мне нравится продумывать программу выступления и выстраивать ее тематически: музыкальные произведения в ней всегда имеют связь между собой и помогают поддерживать диалог с публикой на протяжении всего концерта. Бывает, что произведения для исполнения предлагают организаторы. Случается, что я предлагаю организаторам то или иное музыкальное произведение, которое на мой взгляд хорошо подходит к конкретному выступлению. Но бывает и так, что мне предлагают уже готовую программу и я должен представлять именно ее. В этом случае уже не столь важно кто играет, но важно исполнение конкретных произведений. Так мне работать не нравится. На фестивалях часто приходится идти на компримисс: иногда тебе предоставляют полную свободу в выборе программы, а иной раз просят исполнить совершенно определенные произведения.

М: Сколько времени тебе требуется на подготовку новой программы? Видимо это зависит и от того, что это за программа?

Р: Да, все зависит от программы. Бывает, что она состоит из уже знакомых мне произведений и остается лишь добавить и выучить новые. Но никогда заранее неизвестно пойдет ли хорошо эта программа на публике. Исполняя ее снова и снова, ты видишь все слабые места, которые стараешься устранить с каждым новым прогоном. Таким образом, подготовка программы и ее изучение сводится к двум моментам: к непосредственному выучиванию музыкального произведения и совершенствованию в процессе его многократного проигрывания на публике.

М: Некоторые зрители автогонок Формулы-1 думают, что успех команды зависит исключительно от пилота. Однако это не так. Победа - это результат работы целой команды: инженеров, механиков и тд. Много зависит и от самой машины.
В некотором смысле, успех концерта зависит и от рояля. Пианисты не возят с собой инструмент, как это делают скрипачи или виолончелисты и вынуждены каждый раз приспосабливаться к новому . Это сложно?

Р: Да, это действительно очень непросто. Конечно же, все пианисты привычные к тому, что должны найти подход к инструменту, поскольку все рояли очень разные. Если инструмент надлежащего уровня, то ты быстро находишь с ним взаимопонимание и быстро к нему привыкаешь, и потом можешь исполнять на нем все, что угодно. Мне довелось играть на сотне замечательных инструментов. В этом случае достаточно часа, чтобы понять, что на таком рояле ты можешь сделать много больше в плане звучания. К примеру, если говорить об инструменте, на котором я играл вчера (концерт в Лукке), то концерт прошел хорошо, все остались довольны, но все было бы совсем иначе, если бы был иной инструмент. Очевидно, что у меня нет возможности сыграть на двух разных роялях, чтобы публика почувствовала разницу. И, если ты услышишь вчерашний концерт, исполненным на инструменте надлежащего уровня, то ты поймеш, насколько более богатым могло бы быть выступление не столько в техническом плане, сколько по звуковой окраске.

Для того, чтобы сыграть концерт на вчерашнем рояле, мне пришлось приложить для этого значительно больше усилий, поскольку инструмент звенящий, с небольшим звуком, небольшой возможностью извлечь из него красивый звук и с неотлаженной двойной репетицией. Поэтому быстрые отрывки на нем очень сложны в исполнении. Ты должен быть особенно внимательным и играть с повышенным контролем. Конечно же, все это значительно усложняет исполнение. Благодаря большому концертному опыту, конечно же, легче привыкнуть к роялю хорошего уровня, чем к вчерашнему, который сложно назвать даже концертным.

М: Какой из твоих концертов был наиболее запоминающимся?

Р: Наиболее запоминающимися были концерты в Ла Скале и Театре Эрмитаже в Санкт Петербурге. Выступление в Петербурге было для меня особенным еще и потому, что построен театр итальянцами и очень напоминает Театр Олимпико в Виченце, только чуть меньше.

Я всегда восхищался русской культурой, школой и техникой игры на фортепиано и для меня было бесконечно приятно играть для русской публики, с русским оркестром под управлением Василия Петренко. Это был невероятный успех. Русская публика невероятно теплая и очень подготовленная.

В Ла Скале я играл концерт вместе с Жозе Ван Дамом. Выступать в этом прославленном месте в 25-летнем возрасте было непросто для меня. Для выступления Жозе Ван Дам выбрал цикл Winterreise Франца Шуберта, который включает в себя 24 песни для голоса и фортепиано. Это очень сложное произведение, которое длится полтора часа без перерывов и пауз. Но Жозе всегда повторял: "Мы вдвоем". Даже на афишах мы были представлены вместе, что для меня было очень почетно и ответственно. И концерт имел невероятный успех. Этот знаменитый зал, который был заполнен до отказа и публика, которая по окончании концерта устроила стоячую овацию Жозе и, возможно, немного и мне.

М: Ты играл в Италии, во Франции, в России, в Бельгии, в Китае, в Японии, в Соединенных Штатах. Публика разных стран какая она?

Р: Публика всегда разная. Больше всего меня поразили японские и китайские слушатели.

В первый мой приезд в Японию я исполнял произведения Шопена. На выбор мне предоставили три инструмента с тремя настройщиками. Несколько раз в жизни у меня был такой замечательный опыт. Я выбрал фантастический, идеальный по звучанию инструмент. Помню зал, заполненный до отказа. Поскольку это было первое мое выступление в Японии, то на тот момент, меня там еще никто не знал. Концерт проходил при звенящей тишине. Едва я доиграл последний аккорд, с первого ряда раздал сумасшедший вопль, настолько неожиданный, что я даже немного испугался. Кто-то закричал во весь голос: "Бравооо!!!" И затем весь зал взорвался аплодисментами. Поначалу японская публика мне показалась очень сдержанной, однако это был невероятный прием, после которого последовали многочисленные бисы. И ко всему прочему, японская публика хорошо разбирается в музыке.

В Китае же меня поразила одна вещь. Китайцы невероятные фанаты итальянцев. Зал, в котором я играл концерт, был намного больше того, что в Японии. И он был полностью заполнен публикой. Я выступал здесь впервые, и едва вышел на сцену, зал начал неистово кричать бравооо, как если бы это было по окончании выступления. Но я еще ничего не сделал! Такая реакция зала меня немного сбила с толку. Но на всех последующих концертах повторялось то же самое.

Китайская публика очень внимательная и в стране много инвестируют в культуру, приобщают к семейным походам на концерты. Возможно, эта публика немного шумная, но вместе с тем и очень подготовленная. В Китае ежегодно открывается 40 концертных залов, много средств тратится на рекламу, призывающую посещать концерты. И на выступления приходит много как молодежи, так и пожилых людей. Люди идут на концерты целыми семьями. Китайцы нашли правильную стратегию, как привлечь публику в концертные залы. Но в некоторых городах они и большие националисты. Например, в Шияне мы играли концерт вместе с китайским пианистом. Ко мне публика отнеслась прохладно, в то время как китайского пианиста принимали очень тепло. Но в Пекине или Шанхае, слушатели всегда замечательные.

М: А что ты можешь сказать о русской публике?

Р: Я играл перед русской публикой всего лишь раз, но сохранил об этом выступлении очень теплые воспоминания. Русская публика очень радушная и хорошо разбирающаяся в классической музыке. Это слушатель, который тебя вдохновляет и если он тебя принимает, значит ты на самом деле это заслужил. К тому же в России богатые музыкальные традиции.

Мне вспоминается рассказ одного человека, который присутствовал на первом, в тогда еще Советском Союзе, концерте Артуро Бенедетти Микеланджели. Публика пришла его послушать с мыслью: "Ну, ну, посмотрим на этого итальянца".

Я итальянец, но хочу сказать со всей откровенностью и всегда это говорил: итальянские исполнители на фоне русских всегда очень сильно проигрывали. Итальянская школа не была такой глубокой как русская. Если вспомнить таких исполнителей как Казелла, Витали, Лонго, то все они внесли немало неразберихи как на педагогическом, так и на филологическом уровне в открытии нового репертуара(Скарлатти, Галуппи), а так же в пересмотре произведений великих композиторов.

Когда я говорю об этом в Италии, на меня смотрят, как на ненормального. К примеру, если ты возьмешь редакцию Казеллы "Clavicembalo ben temperato" Баха, сделанную для издательства Ricordi, и посмотришь что он добавил в описание к нотам: legature, piano, forte, affrettando, pedale. Все это говорит о совершенном непонимании музыки Баха, незнании инструментов, на которых играл композитор и непонимании стиля, в котором он хотел, чтобы эти произведения исполнялись. Если ты послушаешь моего Баха, вначале ты будешь сбита с толку. Не знаю, понравится ли тебе такое исполнение. То же происходит, когда ты слушаешь Баха в исполнение Глена Гульда. Он не сразу тебе нравится, однако ты видишь, что его понимание Баха очень близко к оригиналу. И если ты возьмешь подлинник композитора, то увидишь в нем только ноты, потому что стиль был таков, что его задавала сама музыка. В версии же Казеллы ты видишь allegro, metronomo, legatura, pedale, staccato, legato, piano, forte. Все это добавлено к музыке, которая сама по себе безупречна и не нуждается во всем этом.

Русские такого не делали. Для итальянцев же было совершенно естественно играть подобным образом. Итальянская музыкальная школа была очень и очень ограниченной.

Возможно, наиболее наглядно это можно представить говоря о перспективе. Итальянская перспектива была плоской, в двух направлениях, русская же всегда была чрезвычайно глубокой. Когда я слушаю такого исполнителя как Горовиц, его звучание подобно двухголосному пению: один голос более близкий, второй более далекий. Это богатство перспективы подобное пирамиде. Та же музыкальная фраза, но построенная иным образом. Это русская школа.

А потому, возвращаясь к разговору о первом в Советском Союзе концерте Артуро Бенедетти Микеланджели, я ожидал от русской публики подобного приема и в отношении себя. Однако, это был чудеснейший опыт.

М: Ты сформировался как музыкант под влиянием русской школы поскольку у тебя были русские педагоги.

Р: Это было предопределено. Моя первая преподаватель в консерватории, в 11 лет дала мне такую подготовительную технику, которая практически соответствовала русской методике. С 18 лет я занимался у русских педагогов и это был тяжелый труд. Однако, знания эти настолько основательные и глубокие, что с такой школой я думаю, что могу сыграть что угодно. С русской школой возможно все. У нее нет пределов, с ней доступно все.

М: Как ты считаешь, русская школа существует до сих пор?

Р: Я думаю, что как таковой национальной школы не существует, поскольку сейчас есть русские, которые преподают в Японии, итальянцы, которые закончили русскую школу и преподают в Италии. Конечно же есть великие русские педагоги, до сих пор передающие традиции русской школы.

М: Есть ли в твоем репертуаре русская музыка?

Р: Да и очень много.

М: Произведения каких русских композиторов ты исполняешь?

Р: Я бесконечно люблю Рахманинова и Прокофьева. По моему мнению, Прокофьев был непревзойденным гением двадцатого века. Думаю, что он даже превосходил Шостаковича. Прокофьев был великим музыкантом и непревзойденным пианистом. Он прекрасно владел инструментом. И именно он, а не Рахманинов, в полной мере использовал все возможности инструмента. И если ты послушаешь второй концерт Прокофьева то увидишь, что он значительно сложнее третьего Рахманинова. Поэтому рахманиновский концерт играют все, а за второй Прокофьева не каждый возьмется. Он безумно сложен. Технически почти невозможный, но с музыкальной точки зрения он настолько грандиозен и мощен! Я много играл произведения обоих композиторов.
Так же я хорошо знаком с музыкой Скрябина и порядка десяти раз исполнял и Первый Концерт Чайковского.

М: Из пока еще не сыгранных произведений, что бы ты хотел исполнить в будущем?

Р: Второй концерт Брамса, но не ранее того, как мне исполнится 40. Для его исполнения надо набраться побольше жизненного опыта, впечатлений. Его конечно же может исполнить и молодой исполнитель, но что он сможет сказать этим исполнением? Думаю, ничего.

М: Ходишь ли ты на концерты твоих коллег музыкантов, в качестве слушателя?

Р: Чаще я слушаю их дистанционно, например по радио. Я редко хожу на концерты поскольку живу по достаточно жесткому графику. Когда выдаётся немного свободного времени, я провожу его дома на Калабрии, либо в Бельгии где работаю. Но вообще, музыку я слушать очень люблю. К сожалению, я не слишком охотно хожу на концерты фортепьянной музыки не потому, что я не ценю своих коллег, а скорее потому, что начинаю принимать участие в этом процессе. Я боюсь разочароваться в том, что услышу. Скорее я иду слушать тех пианистов, которые вселяют в меня уверенность, таких как Григорий Соколов. Когда получается, хожу на концерты Даниила Трифонова, Бориса Березовского или Пьера-Лорана Эмара и Александра Лонквиха. Это современные музыканты, с творчеством которых я хорошо знаком и слушаю их с удовольствием. А в остальном, мне очень нравится симфоническая музыка и опера. Как только появляется возможность, я всегда иду в оперу.

М: Я думаю, что профессия пианиста одна из самых тяжелых. Необходимо быть крепким не только физически, но и морально. Каждое исполнение - это невероятный стресс. Ты должен много учить наизусть, а иные концерты очень сложные. Занимаешься ли ты спортом, чтобы поддерживать себя в форме?

Р: Когда у меня есть время, я предпочитаю пробежку на свежем воздухе. Бег мне очень нравится, потому что его, в некотором смысле, можно сравнить с концертом. В процессе бега наступает такой момент, когда тело говорит тебе: "Хватит! Остановись!" Но ты должен преодолеть это отрезок пути, даже если тебе кажется что ты уже окончательно обессилен. Спорт помогает рассчитать и правильно распределить свои силы и применительно к игре на инструменте.

И все же, я думаю, что профессия пианиста одна из самых тяжелых по одной простой причине, которая не всегда идет в рассмотрение - это одиночество. Пианист очень одинок. Он одинок на сцене и перед началом концерта. И каждый раз он держит экзамен, даже если уже известен. Вот почему некоторые великие пианисты, иной раз, не выдерживают такой нагрузки: выходя на сцену, ты каждый раз должен иметь, что сказать своим слушателям и показать, что ты все еще умеешь хорошо играть. Даже, если ты не в самом хорошем состоянии, ты всегда должен быть на высоте. Некоторые задачи, порой, совершенно бесчеловечные : помнить все наизусть и представить интересную интерпретацию произведения перед многочисленным слушателям, взоры которых устремлены на тебя. Ты один на один с собой и одиночество это очень сильно. Иногда ты спрашиваешь себя, зачем тебе все это, но когда звучат аплодисменты, ты понимаешь ради чего ты каждый раз выходишь на сцену.

М: Как ты готовишься к концерту? Как проходит твой день перед концертом или за несколько часов до него?

Р: День перед выступлением предельно прост. Утром я занимаюсь, если это возможно. Затем обедаю приличной порцией пасты. Если удается, затем иду поспать на 2-3 часа. После отдыха я одеваюсь в концертный костюм, прихожу в зал за два часа до выступления и играю полностью всю программу. Жду прихода публики и снова играю концерт.

М: И этот день всегда одинаков, независимо от программы выступления?

Р: да.

М: а после концерта?

Р: Обычно, после концерта я отдыхаю вместе с друзьями или иду куда-нибудь перекусить. Наиболее важен для меня, скорее следующий после концерта день. Чем более сложным был концерт, чем больший успех он имел у публики, тем более подавленным я себя ощущаю в этот день. Сейчас, с возрастом, я уже не так сильно это чувствую, но еще 5-6 лет назад на следующий день после концерта я чуть ли не впадал в депрессию. Эта резкая смена настроения происходила от осознания того, что концерт окончен, был большой успех, но он завершился и ты снова один. Все уходят и снова оставляют тебя одного.

Сейчас, с годами и с опытом, я меньше подвержен такому состоянию. Однако, именно на следующий день после концерта я должен отдыхать. Сегодня я был счастлив провести время с тобой и Ильей. Я по-настоящему отдохнул и теперь смогу спокойно позаниматься.

М: Дома ты играешь в кругу семьи?

Р: Нет. Дома я занимаюсь как занимался Бах: все открыто, шум, мама бегает туда-сюда, дочь Летиция плачет, жена Эмануэла говорит по телефону. Я занимаюсь. Музыка все время присутствует в доме. Но официальных моментов, в которые я играю для семьи, у меня нет.

М: Изменилось ли что-то в твоей манере игры с рождением твоей дочери Летиции? Ты по иному стал воспринимать окружающий мир?

Р: Рождение дочери - это самое яркое событие в моей жизни. Нет ничего, что может сравниться с тем, что ты испытываешь в этот момент. И не только потому, что это сильнейшее эмоции, но и потому, что они особенные, ни с чем не сравнимые, я бы сказал, единственные в своем роде. Когда я увидел ее личико, я пришел в замешательство. Это неземное ощущение сродни свершившемуся чуду, увидев которое тебе хочется воскликнуть: "Боже, возможно ли это!?" Конечно же рождение ребенка полностью меняет твой образ жизни и мысли. Музыкант - это багаж эмоций, которые он прожил и которые он вкладывает в исполняемую им музыку, потому что музыка это эмоции. И очевидно, что такое событие как рождение ребенка обогащает тебя еще больше в эмоциональном плане и, помимо прочего, меняет твое мировоззрение и твое отношение к жизни.

М: Когда у тебя есть свободное время, чем ты любишь заниматься?

Р: Я люблю быть с семьей и писать.

М: Что писать?

Р: Еще мальчишкой я писал романы, которые в последствии я счел настолько дурацкими, что уничтожил их. К сожалению, я очень мало пишу и никогда не доволен результатом. Сейчас я работаю над очерком о Теодоре Лешетицком и еще над некоторыми другими материалами. Не знаю увидят ли они когда-нибудь свет и будут ли опубликованы. Труд о Лешетицком очень органичный, поскольку базируется на документах, размышлениях, исследовательских работах многих пианистов и он наиболее "простой" для написания. Другая работа сложнее. Это книга, написанная музыкантом, пианистом, который стремится объяснить многие вещи: как он видит музыку, как играть на фортепиано не в плане нажатия на клавиши, а понимания, что такое звук и, что такое музыка. В ней много различных мыслей и размышлений. Откровенно говоря, я не знаю сумею ли я закончить этот труд. В нем я касаюсь так же и вопроса подхода к ученикам, с какими ошибочными воззрениями люди часто начинают заниматься музыкой и игрой на фортепиано. На моем сайте (www.robertogiordano.org) есть фраза: "Исполнительство - это не демонстрация твоих способностей и не элемент шоу. Это образ жизни, образ мысли, ... абсолютное, и каждый раз, вновь рождающееся искусство - музыка, посредством живой материи - звука".

Звук - это живая материя, она почти осязаема и к ней можно прикоснуться. И это не всего лишь производная от нажатия клавиши. Собственно этим отличается игра одного пианиста от другого. Сейчас не так много пианистов, которые способны произвести живой звук. Среди тех немногих, Григорий Соколов. Первое, что говорил Теодор Лешетицкий : "Заставьте петь инструмент!" фортепиано - это ударный инструмент и он не способен создать ряд струящихся звуков, а пианист это может сделать.

М: Есть ли у тебя мечта? Может быть она связана с твоей работой?

Р: У меня множество мечт. Многие из них уже реализованы. По сути дела и Cantiere Musicale на Калабрии до недавнего момента был мечтой. Моя мечта проста - прожить в полной мере эту жизнь. Мне хотелось бы увидеть опубликованной мою книгу и может быть однажды это случится. Скажем так, наиболее важные мечты я уже реализовал: быть музыкантом, иметь такую семью какая у меня есть и иметь дочку.

Появлении Летиции было запланированным. Я думал об этом долгое время. Помню, однажды у меня был очень тяжелый перелет. С самолетом, в котором я летел, едва не произошла катастрофа. Сломалась гидравлическая система, а мы уже были достаточно высоко. Слава богу мы сумели приземлиться, но в тот момент единственное о чем я сожалел, так это о том, что не оставил ничего после себя. А потом, когда родилась Летиция, все изменилось: я понял, что важнее не то, что ты оставишь после себя, а то, что ты сумеешь вырастить и воспитать человека. Нет прекраснее ничего, чем видеть человечка который так привязан к тебе, который улыбается тебе, когда ты возвращаешься из очередной поездки. Это стоит всех лишений!

М: Чем больше я с тобой общаюсь, тем больше понимаю что ты удивительный человек. Все еще свежи те эмоции, которые я испытала во время того памятного для меня концерта в Лукке два года назад. И сегодня я вижу перед собой не только большого музыканта но и неординарную личность, с которой можно говорить часами обо всем на свете. Человека известного и важного, но такого земного. Это такое редкое сочетание.

Р: По-настоящему великие артисты, с которыми я был знаком, были очень простыми в общении людьми. Они говорили мне: "Помни что лишь музыку ты должен воспринимать серьезно, но не должен придавать слишком большого значения себе в музыке! Потому что ТЫ должен служить ей, а не она тебе!" И это то, что всегда говорил Герберт фон Караян Жозе ван Даму, а он в свою очередь говорил это мне. Очевидно, что нет смысла строить из себя важную персону и придавать себе слишком большое значение, потому что, когда ты выходишь на сцену, ты каждый раз должен играть хорошо и каждый раз делать это на максимуме твоих возможностей, иначе тебя тут же скинут с пьедестала. Ты все время должен хорошо делать свое дело, а иначе, все остальное не имеет никакого значения, даже если ты супер знаменит.

Марина Николаева/ Лукка, июнь 2014 года
перевод с итальянского Марины Николаевой
фото из личного архива Роберто Джордано

 
 
Copyright (c) 2015-2024 cittadipuccini.ru. All rights reserved.